Доцент СПбГУ Нина Щербак — о метамодернизме Толкина, мелодике Набокова и молчании в литературе

В январе этого года в Москве прошла международная конференция к 130-летию со дня рождения Джона Роланда Толкина. Вы выступали на ней с докладом о «Властелине колец» в контексте метамодернистской традиции. Расскажите, пожалуйста, о своем докладе и том, как вы пришли к этой теме?

В Англии я провела долгое время, с ней связывают меня достаточно сильные узы. Для меня Англия — страна эльфов, в общем-то. Но я шучу, конечно. Англия — старая страна. В Лондоне есть места, где можно найти следы друидов, первосвященников. В Ланкастере есть улочки bashful («скромная»), куда сворачивали скромницы, уходя от порта, чтобы не видеть непрезентабельные лица. Этимология и история связаны. Жанетт Винтерсон, современная английская писательница, в одном из романов очень красиво пишет о Темзе, что это старая река, что там видны черепки и камни, осколки чьих-то жизней. А Толкин очень чуток к своей истории и слову.

Конференция, посвященная 130-летию Толкина, проводилась Институтом мировой литературы имени А. М. Горького РАН. Недавно в журнале института была опубликована моя статья о женской прозе — шотландской и ирландской. Было очень интересно пообщаться с коллегами, услышать разные взгляды на классическую традицию. В общем-то, ведь это немного шутка — рассматривать Толкина в контексте метамодернизма. Я сама публично спорила с самой концепцией метамодернизма. Метамодернизм инфантилен с точки зрения науки. Но эксперимент и даже несколько некорректный подход к теме может создавать творческое напряжение, поэтому я и решилась на такой доклад.

Метамодернизм — термин, означающий состояние культуры в современную эпоху (после 1990-х годов). Поскольку он является реакцией на постмодернизм, для которого характерны деструкция, посттравматизм, смысловые разрывы, в метамодернизме доминирует этический и психологический компонент. Он связан с поисками подлинного «я», ответов на вопросы о сущности бытия и рефлексией о том, куда движется человечество после культурных и духовных шоков постмодерна.

Мне очень интересен вопрос изобретения Толкиным языка, хотя, в общем-то, язычество Толкина и любовь к магии сильно отличаются от христианской традиции его друга, писателя Льюиса. А для русского человека и для меня христианство все-таки всегда ближе, даже если весь мир вокруг требует магии. Христианские священники говорят, что не чудо дает веру, ведет к ней, а, наоборот, вера приводит к чуду. Это глубокая и важная мысль. И это не совсем Толкин.

Можете ли что-нибудь рассказать о проекте по подготовке рукописи книги о доме Набокова? Чему посвящена ваша часть? Может быть, были какие-то интересные подробности?

Это очень интересный проект, которым руководит профессор, директор Института истории СПбГУ Абдулла Хамидович Даудов. Профессиональный коллектив: Андрей Аствацатуров, Федор Двинятин, Евгения Абрамова, Татьяна Неуймина, Владимир Торбик, Евгений Ходаковский, Николай Штыков и другие. Рабочая группа встречается раз в месяц, постоянно трудится над рукописью. С предварительным отчетом я выступала на конференции «Власть, общество и архивы», которая проходила в октябре 2021 года в главном здании Университета. Конференция и круглый стол были посвящены роли архивов в жизни государства и его истории. Очень яркая конференция, очень интересные доклады. Книга планируется и как профессиональный, исторический труд, и как популярная, доступная.

Я пишу две главы. Одна посвящена семье Набокова и упоминаниям дома Набокова в произведениях писателя. Вторая глава — сложная, о советском периоде и доме Набокова. Обе главы, которые почти написаны, я собираюсь «решать литературно», то есть говорить о том, как эта тема преломляется в творчестве писателя, какова судьба тех музейных ценностей и картин, которые после революции были переданы Эрмитажу, например.

Помимо авторских курсов и лекций в Университете, открытых выступлений, вы преподаете в разных вузах Европы: в нескольких университетах Португалии, Финляндии, Швейцарии, Университете Загреба, Свободном университете Берлина, Университете Эдинбурга, Грацском университете в Австрии. Казалось ли вам, что университетские культуры в разных странах схожи?

Лекции я читала, действительно, в ведущих европейских вузах — партнерах СПбГУ, была руководителем и исполнителем проектов и грантов, которые выиграла в открытых конкурсах. Опыт этот был как особая миссия, к тому же и дипломатическая. Миссия, потому что я представляла СПбГУ, совместно с нашими иностранными коллегами участвовала в проектах по сотрудничеству, научной работе, преподаванию, обмену опытом, планированию.

Я очень люблю Университет. С огромным удовольствием служу ему. Множество проектов было за три года. В некотором смысле большая неожиданность, потому что при всем напряжении и ответственности в выполнении столь непростой задачи, в общем-то, она была выполнена максимально успешно. Результат — дальнейшая возможность научного, образовательного сотрудничества между вузами, контакты, огромное количество совместных публикаций в достойных журналах, новые проекты, студенческие обмены.

Результатом сотрудничества с Грацким университетом в Австрии был мой курс лекций по русской литературе Серебряного века и по советскому периоду в литературе, детской литературе. Австрийские коллеги приезжали к нам в СПбГУ с курсом лекций, ездили в университеты других городов, с огромным успехом, нужно сказать, говорили о литературе. Потом я еще участвовала в одном смежном проекте, выступала на масштабной конференции в Галле в Германии. Конференция была посвящена трансгенерационной травме в литературе, а позже была издана книга в солидном венском издательстве, где собраны исследования зарубежных коллег. Мои исследования и публикация касались Владимира Набокова и его творчества.

Вы знаете, любой западный университет и СПбГУ во многом схожи. Есть такая очевидная «внутренняя» традиция универсантов постоянно находиться в своем уникальном мире. Оказавшись в Университете, вы оказываетесь на своей территории надежд. Об этом многие книги классиков, и вы неслучайно меня спросили сначала про Толкина. Университет — это не только практика, навыки, это мир тайн и открытий, мир познания.

Учиться в Университете безумно интересно. Преподавать еще интереснее.

Доцент СПбГУ Нина Щербак

Профессор Людмила Алексеевна Вербицкая очень часто говорила об универсантах. Это важное понятие. Содружество чести, доблести, дружбы. При этом универсанты были всегда свободолюбивы, критически относились ко всему, что происходило, но поддерживали очень тесную связь друг с другом.

А на какие темы вы читали лекции за рубежом?

Темы моих последних лекций — герменевтика, англоязычная постколониальная литература, женское письмо, психоанализ в литературе, так называемое поверхностное чтение, трансцендентность в поэзии — все навеяно как нашими обсуждениями с зарубежными коллегами, так и собственными исследованиями. На удивление на лекцию по женскому письму и женской прозе в Финляндии пришло огромное количество шведских студентов. Я даже удивилась, думая, что они об этом знают значительно больше. Но были яркие обсуждения и даже дебаты.

Когда я летела в Швейцарию, было ощущение, что время моей учебы в Великобритании возвращается. Я села в поезд из Цюриха, а потом, через несколько часов, была уже недалеко от Монтре, где последние двадцать лет жил Владимир Набоков. Вскоре меня поселили в студенческом общежитии, почти как когда-то в Ланкастере, в Великобритании, где я оканчивала аспирантуру по методике преподавания и лингвистике, обучавшись по королевской стипендии Британского совета и Министерства иностранных дел Великобритании.

Было в этой швейцарской поездке что-то даже мистическое. Мистика — дань и незримая связь с нашими первыми педагогами. Когда-то, на втором курсе на филологическом факультете, лекции по русской литературе нам читал профессор Борис Валентинович Аверин, известный набоковед. Он всегда рассказывал не только о книгах, а о внутреннем мире героев, о метафизике — о том, что жизнь не только материальна, но есть иной мир. Вот этим иным миром Россия и славится за рубежом, наверное, своей способностью понимать, что жизнь — лишь краткий миг и важно быть расположенным к людям, важно это внутреннее «я» взращивать и очищать. А все остальное, в общем-то, не так важно.

Поэтому мои лекции были обо всем, и больше всего о России. О русском наследии, кинематографе, литературе, культуре. Лекции о Дмитрии Мережковском, об Иване Бунине, о Владимире Набокове для студентов западного вуза не очень просты. Дмитрий Мережковский — несметные труды о язычестве в его красоте и христианстве, в его бестелесности и самоотречении. Серебряный век пытался соединить несовместимое. А как такую тему подавать молодежной аудитории, для которой такие понятия лишь абстрактные вещи? Вот такие вопросы приходилось решать. В общем-то, всегда проживаешь или пытаешься прожить то, о чем рассказываешь. Тогда опыт передается.

И много ли иностранные студенты знают о нашей стране?

Иностранные студенты не много знают о России. Но они отзывчивы, открыты. В Эдинбурге я читала лекции об экранизации русской классики. На лекцию пришел сын известной английской писательницы русского происхождения Евгении Фрейзер, которая когда-то останавливалась у нас дома и написала книгу про Архангельск и русскую аристократию «Дом над Двиной». Была удивительная встреча. А один студент эдинбургского университета очень точно прокомментировал голливудский фильм по «Войне и миру» Льва Толстого: «Почему же в нем показан высший свет, от которого Лев Николаевич бежал, ведь для него было важно совсем другое?» Это ли не удивительно? Христианский путь Пьера Безухова, такой, казалось бы, непростой, сложный для понимания, настолько очевиден для первокурсника-иностранца, который узнает о России из фильмов и книг.

Когда я работала в Шеффилде, в Англии, какое-то время назад, студентам очень нравилось говорить о поэтах Серебряного века, мы вместе изучали их биографии и стихи. Мои студенты, кстати, часто стремились на стажировку в Воронеж, в более спокойный и уютный город, а не в Петербург. Мне было так странно, что наша тяга к столичным городам для студента Шеффилда кажется слишком амбициозной. Студентам проще учиться в небольших городах, а до Лондона они часто не доезжают до возраста 18 лет. В общем-то, другая страна — это всегда каждодневные открытия. Я очень много писала потом об Англии, потому что прочувствовала ее изнутри во время учебы и работы.

После аспирантуры в Ланкастере, через какое-то время, я работала в Шеффилдском университете, преподавала там как лектор СПбГУ русский язык и литературу. В Лондоне на какой-то период времени была корреспондентом в газете, работала в Банке реконструкции и развития в Сити. Опыт был столь завораживающим, что потом сразу по возвращении, продолжая преподавать в СПбГУ, на нашей кафедре английской филологии, я еще писала сценарии на телевидении для телеканала «Культура». Наша программа с ведущим Андреем Толубеевым, народным артистом, потом получила Государственную премию РФ.

Может быть, какая-то страна вам особенно запомнилась. Не могли бы поделиться?

Мои лекции в Португалии — отдельная история. Новые открытия. Это потрясающая страна. Португальцы невероятно дружественны как партнеры и невероятно профессиональны как дипломаты. Они тоже учили меня международному сотрудничеству. Португалия, благодаря своей сдержанности и искусству дипломатии, не участвовала ни в одной войне на протяжении долгого времени, ни в Первой мировой, ни во Второй мировой.

В Лиссабоне чистый воздух, и как будто вы ощущаете, что находитесь на краю земли. Студентов в португальских университетах много. Группы там огромные. Есть студенты из Бразилии, которые намного более традиционно ориентированы в отношении ценностей, а есть студенты совершенно западные, более открытых взглядов. Лиссабон красив не красотой современной, а какой-то первозданной. Я недавно читала Лоуренса Даррелла «Александрийские квартеты», это не совсем Португалия, конечно, но ушедший мир океана и отношений. Так вот в Португалии это все возвращается. Студенты дружественные, пытливые, и у них есть какая-то внутренняя расслабленность, мудрость. В общем, это было совершенно незабываемое время, когда ведешь долгую пару по два астрономических часа, а потом, после лекций, всегда гуляешь по горам, вдыхая чистый воздух. Они рассказывали мне о своей истории, и объясняли, что такое soledad («светлая грусть»). Несколько человек потом приезжали к нам учиться, было несколько ярких совместных публикаций в очень хороших, добротных изданиях.

Последняя поездка была почти во время пандемии. Меня так же дружественно встречали уже в белых перчатках, а назад я прилетела чуть ли не последним самолетом в Москву, связывалась с посольством и Министерством иностранных дел. Было ощущение такой радости, что все удалось закончить, как планировалось, все документы подписаны и, несмотря на грядущие события, все равно будет надежда на скорое возвращение к прежнему режиму обменов.

В ваших многочисленных научных публикациях красной нитью проходит тема молчания. Расскажите, пожалуйста, какие писатели обращаются к молчанию и зачем?

Я не очень молчаливый человек, но иногда молчание было свойственно и мне. Поэтому я особенно ценю музыкантов и математиков, потому что общение с ними менее словесно, оно происходит как будто на другом уровне. Филологам свойственно говорить больше!

Молчание — яркая тема. И начала я ею заниматься совместно с музыкантами, вернее, через них я с ней и познакомилась. Для современной литературы это важная тема: тема чуткости писателя, его отношения к языку и слову. Могу привести в пример мою любимую писательницу Джаннет Винтерсон, а также Томаса Стернза Элиота, Сэлинджера, Набокова.

Тишина и молчание, кстати, совершенно разные понятия. Тишина — мир природы, который накладывается на мир человека, а молчание — знак, за которым стоит содержание. Герои романов молчат, когда они протестуют, когда что-то скрывают, когда подходят к чему-то таинственному. А тишина рисуется автором часто для того, чтобы передать внутренние искания, которые особо видны, если вокруг тишина и мало звучания. Тишина помогает услышать. Забавно, но лекции по этому поводу обычно часа на два!

Вот Павел Флоренский, известный русский богослов, говорил, что человек общается не посредством слов, а благодаря духу, внутреннему чувству, которое и создает единение. Поэтому, наверное, я уделяю так много времени понятиям трансцендентности в поэзии. Много историй о том, как поэтам «что-то» диктует смыслы, как они их слышат, воссоздают. И смежная тема психоанализа, который выделяет разные смыслы через слово, считывает человеческое бессознательное. Видеть это на уровне текста — захватывающая практика.

В этой связи еще вопрос: недавно в «Новом литературном обозрении» вышла ваша совместная с доктором искусствоведения Светланой Лавровой статья про мелодику речи Набокова. Вы рассматриваете роман «Ада», причем в оригинальном, англоязычном варианте Ada or Ardour: A Family Chronicle. Зачем Набокову музыка? И как ему удается передать музыку письменной речью?

Доктор искусствоведения проректор по науке Вагановской академии русского балета Светлана Витальевна Лаврова написала потрясающую докторскую диссертацию, посвященную новой музыке и ее философии. Ее диссертация — энциклопедия философии и музыки, в которой подытожен огромный яркий труд о музыке и ее возможностях. Собственно, статья помогает проследить, что есть общего между музыкой и творчеством Набокова, его языком.

Набоков писал, что не так любит музыку и что взамен музыки он находит радость в решении шахматных задач. Дело в том, что Набоков экспериментирует с языком. А эксперимент — это и есть музыкальность языка, творческая способность. Музыкальный язык абстрактен, смысл музыкального произведения познается во всем контексте произведения. А с литературным языком все совсем не так. Однако такие писатели, как Джойс, Набоков, Толкин, Мелвилл, Бродский, сознательно экспериментируют с языковыми средствами, чтобы расширить его возможности, познать его лучше, передать посредством языка даже то, что казалось невозможно. Творить мир посредством языка. За этим очень интересно наблюдать.

Кстати, профессор СПбГУ Татьяна Владимировна Черниговская и Светлана Витальевна Лаврова недавно устраивали масштабную конференцию, посвященную мышлению, музыке и жесту. Был издан труд, посвященный этой теме, вот там я как раз публиковала статью о теории знака, о сходстве музыкального языка и литературного. В общем-то, основная современная тенденция — приближение художественной прозы к поэзии, а поэзии к музыке. Этой проблематикой занимались давно, но чуткость к многогранности слова и гений музыканта, который считывает звуки вселенной и постоянно изобретает новые формы, — тема, актуальная всегда.

А Набоков что-нибудь пишет в «Аде» о времени?

В этом позднем романе Набокова есть эпизод, в котором Ада, героиня романа, девочка-демон, комментирует то, что пишет о времени главный герой Ван. Она комментирует его научные изыскания очень просто. Говорит, что нельзя познать время (We can know a time. We can know the time. We can never know time. It is like). На целый трактат главного героя о времени с легкостью отвечает: «Это все не стоит витражного стекла, время — это как...» Что означает это многоточие? Нет возможности передать некоторые вещи — они таинственны и недоступны. И даже такой писатель, как Набоков, хорошо это знает. Слова не только ранят, но и скрывают главное, которое удаляется от нас, если слишком много сказано.

Лекция Нины Щербак «Лабиринты смыслов и обратимость времени в романе Владимира Набокова "Ада"» доступна в сообществе Музея Владимира Набокова СПбГУ.

Не могли бы рассказать о серии открытых лекций в Музее Набокова и в РХГА, размещенных на YouTube? Как родилась эта идея?

Выступления в Музее Набокова — удивительная возможность. Я читала там лекцию о современной шотландской и ирландской прозе, затем о романе Набокова «Отчаяние». Там бывает по 20 000 подключений.

Набоков родился в доме на Большой Морской. В «Других берегах» удивительно описывает, как болел, как мама поехала на Невский проспект в санях, чтобы в английском магазине купить для сына огромный, в человеческий рост, фаберовский карандаш, в котором графит был на всю длину, как подтверждение тому, что это истинный пример искусства для искусства, без явного применения. Когда иду по Большой Морской, мир литературы и реальный мир так удивительно сливаются.

Тема для Русской христианской гуманитарной академии родилась после годового сидения за компьютером в режиме онлайн. Мои лекции в РХГА любезно записывались профессиональным оператором Натальей Румянцевой. Я прочитала в академии два курса. Один краткий — «Психоанализ и литература». Второй более масштабный — «Современная зарубежная литература». Я постаралась рассказать о литературе, о концептах, о кинематографе, о разного рода опыте, который проживала, — и научный, и преподавательский, и жизненный. Много рассказывала об Англии, ее истории. «Лингвокультурология» и «Страноведение Великобритании и США» — курсы, которые я обычно читаю студентам-филологам.

Вдохновителями темы «Психоанализ и литература» стали мои удивительные коллеги в одной промышленной корпорации, где я работала и работаю. Я, честно говоря, считаю их главными и даже единственными вдохновителями всех проектов. Дело в том, что пять лет назад я впервые столкнулась с невероятной человечностью, масштабностью личностей, с чутким пониманием и со способностью вдохновлять одновременно. Поэтому темой психологии я сильно заинтересовалась. Это из разряда жизненно важных встреч, которые единичны.

Кроме того, темой психоанализа в литературоведении я занималась в Берлине, в университете, в котором преподавала. Наши коллеги должны приехать в Петербург в июне, в частности ведущий специалист по творчеству Гертруды Стайн. Психоанализ — ведь это немецкая и австрийская традиция, благодаря Фрейду часто используемая американскими литературоведами. Я ставила своей целью воссоздать тот опыт чтения статей и семинаров, который был в Берлине и во время других поездок.

Расскажите о проектах, над которыми сейчас работаете? Планируется ли что-то интересное в 2022 году?

Одна наша замечательная преподавательница говорила когда-то, что «для женского мозга что булавка потеряется, что самолет упадет — трагедия будет одинакового масштаба». В этом смысле для меня большой проект и одна лекция могут быть эквивалентны. Конференция в ЛЭТИ «Актуальные проблемы языкознания», на которой я из года в год читаю пленарный доклад, очень интересна и важна. Мы очень дружим с ЛЭТИ, и очень горды нашим сотрудничеством. Я очень благодарна своим коллегам — Андрею Арнольдовичу Шумкову, Татьяне Владимировне Шульженко и всем коллегам с кафедры иностранных языков.

Мир очень изменчив, и приходится принимать события такими, какие они есть. Это, наверное, сейчас главное. Я хотела, как прежде, перечислить страны и континенты, куда намеревалась поехать. Мексика, кстати, была одной из стран, куда я должна быть поехать с лекциями, но из-за пандемии не смогла.

Если честно, самым важным открытием является ощущение того, что нужно поддаться жизни. Не столько генерировать идеи, пусть очень творческие, а скорее увидеть, не пропустить то, что жизнь предоставляет. Я в этом смысле очень верующий человек или хочу им стать. Поэтому важно признать даже не свои возможности, а свои погрешности, а к тому, каким образом окружение подскажет это сделать, я постараюсь прислушаться. Для этого, кстати, молчание очень важно и полезно.