ТАСС: Ясность языка — это тоже путь к счастью

Ректор СПбГУ Николай Кропачев в интервью ТАСС объяснил, почему законы должны быть написаны простым, понятным языком, сколько знаков препинания не препятствует пониманию текста, как ясность текста влияет на судебную практику и даже на взаимоотношения между людьми.

Николай Михайлович, в вашей недавно опубликованной статье, написанной в соавторстве с директором НИИ проблем государственного языка СПбГУ Сергеем Беловым «Что нужно, чтобы русский язык стал государственным?», вы пишете о том, что в нашем обществе растут стены непонимания между представителями разных социальных групп, разных профессий. Так ли велика эта проблема и касается ли она каждого из нас?

Это действительно очень большая проблема, масштабы которой пока еще многие не понимают.

Множество документов, с которыми каждый из нас сталкивается в быту каждый день, написано таким языком, что понять их без специальной подготовки невозможно.

Вот пример, который я наблюдал сегодня утром: на дороге столкнулись два автомобиля. Авария небольшая, ущерб — 10–15 тыс. рублей. Водители стоят и ждут сотрудников полиции, которые оформят ДТП. Образовался огромный затор, многие опаздывают на работу, в школу, на самолет. Спрашиваю: «А почему они не могут сами составить нужные документы, ведь сейчас необязательно вызывать ГАИ, если нет жертв и крупного ущерба?» Оказывается, и формы таких документов, и инструкции по их заполнению написаны так, что в них никто ничего понять не может, и правильно их заполнить, чтобы потом представить в страховую компанию, могут только или сотрудники полиции, или аварийные комиссары. Насколько проще всем нам стало бы жить, если бы те, кто их пишет, думали о тех, кто их будет читать.

Или другой пример, из университетской жизни. В наш университет 70 % студентов поступают из других регионов России. Но у многих ребят есть проблема — в школе они слышали другой русский язык, не тот, на котором им будут читать лекции в СПбГУ. Им приходится заново учиться понимать и преподавателей, и друг друга.

И дело не в том, что они плохие студенты, наоборот: средний балл зачисленных в СПбГУ очень высокий. Например, у поступивших на программу «Юриспруденция (с углубленным изучением китайского языка и права КНР)» средний балл ЕГЭ — 96, даже у зачисленных на платное отделение средний балл 79. И это при том, что в среднем по стране — 66, по Петербургу — 72. Но здесь они слышат другой русский язык, не тот, на котором их учили в школе, и это сказывается на учебе — им трудно.

А если пациент, приходя в клинику, не понимает смысл медицинского документа, который ему нужно подписать, и соглашается на операцию, так и не поняв рисков, с ней связанных? Это уже нарушение закона — он дает согласие на медицинское вмешательство не добровольное и информированное, как требуется, потому что не может понять смысла этого документа.

Сколько у нас ситуаций, когда именно так лечат, ремонтируют, строят, управляют. Мы слышим о «человеческом факторе» многих аварий и катастроф, а ведь значительная часть этого фактора — отсутствие должной коммуникации и взаимопонимания, неспособность понять смысл инструкций к приборам, к лекарствам, к технике, в области здоровья человека, строительства, безопасности дорожного движения.

В результате не только снижается эффективность в развитии нашей экономики, но и каждый из нас чувствует дискомфорт, лишается заметной части удовольствия от жизни! Ведь это очень важно — понимать, что происходит вокруг, понимать правила, по которым живешь.

Когда пропадает взаимопонимание, это разрушает единство нашего общества, которое объединяют не только общая территория, армия и валюта. Культура, которая нас объединяет, — это язык. И если он непонятен — рушится фундамент, на котором стоит общество.

По вашим наблюдениям, когда и почему появилась проблема такого непонимания?

Истоки нынешних проблем нужно искать в послевоенной советской политической системе. В 1920-е годы большевики пытались писать просто и доступно, отбросив сложные, витиеватые и заумные канцелярские обороты имперской бюрократии. Но постепенно канцелярский стиль стал возвращаться. Партийная и государственная номенклатура стремилась закрепить свою политическую власть, стать «выше народа», отмежеваться от него, выделиться прежде всего своей речью. В официальных документах, политических выступлениях стал использоваться совершенно особенный язык, понятный немногим избранным.

Владение таким языком стало признаком принадлежности к социальной элите, а его непонятность — инструментом подчинения и управления «народными массами». Это касалось и терминологии, и особой синтаксической структуры, и других языковых средств. Официальный язык стал совершенно особенным, непонятным простому человеку.

К слову, эта особенность наблюдалась и в некоторых колониальных государствах, где администрация, назначенная метрополией, использовала свой язык в системе управления. Местные жители не понимали языка нормативных актов и других официальных документов, и это помогало держать их за людей «второго сорта», показывало отдаленность, высоту, недоступность власти. И в Азии, и в Африке много примеров.

Сегодня мы живем в совсем другой стране. И конституция, и законодательство дают право каждому из нас понимать и смысл любого политического решения, и смысл любого нормативного акта, тем более такого, который мы обязаны исполнять. Значит, нужно создавать для этого необходимые условия.

И вы считаете, что на помощь должен прийти государственный язык? А что значит «государственный»? Есть ли точное определение?

Государственный русский язык — это как раз язык, который должен быть понятен каждому, кто живет в России. Точного определения в законе сегодня нет, но в законе «О государственном языке РФ» сказано, что «государственный язык РФ является языком, способствующим взаимопониманию, укреплению межнациональных связей народов РФ в едином многонациональном государстве», и перечислены сферы его употребления.

Если мы проанализируем эти сферы, нам станет понятно, что это именно те области, где каждый из нас имеет право все понимать. Это общение с государственными органами, официальные взаимоотношения с учреждениями и организациями, реклама, СМИ, публичный показ художественных произведений, географические наименования. И во всех этих сферах должны соблюдаться общие для всех нормы — нормы современного русского литературного языка.

Проводя исследования того, как русский язык с этим справляется, мы поняли, что этого мало. Я уверен, что на следующем этапе произойдет дифференциация требований к языку, используемому в разных сферах. И реклама, и закон должны быть понятны. Но в рекламе можно использовать художественные образы и игру слов (если это не будет нарушать языковые и этические нормы), а в законе нельзя. При этом во всех сферах требования к использованию языка как государственного должны создавать условия для общего взаимопонимания, обеспечивать общие стандарты и правила языка.

А есть ли за рубежом примеры успешного функционирования государственного языка?

Да, в самых крупных государствах Европы — и во Франции, и в Германии — есть требования к языку, который используется в качестве государственного. Во Франции еще в конце XVIII века поняли, что нужен какой-то эталон, с которым можно сверяться. Но язык сам по себе развивается, а эталон государственного языка не должен этому препятствовать. В результате выход был найден: и во Франции, и в Германии есть периодически переиздаваемый словарь, который выполняет функцию официального ориентира. Новые слова отражаются в словаре, с ним знакомы все граждане, и он существует как основа для общей коммуникации.

Если и мы будем пользоваться единым словарем, результат будет схожим, и это не запретит говорить на профессиональном языке или дома называть любимую дочку «пупсиком». Но у нас будет возможность в официальном общении говорить на одном языке и понимать друг друга.

В чем главные задачи НИИ проблем государственного языка, недавно созданного в СПбГУ? Есть ли среди них экспертная оценка эффективности коммуникаций в обществе, а может быть, и выстраивания правил?

Один из первых проектов нового НИИ — исследование языка нормативных актов, изданных в течение одного года государственными и муниципальными органами регионов Северо-Запада. Мы насчитали 36 тыс. нормативных актов, в которых было более 185 млн страниц текста. Исследование было комплексным, в этом и состоит задача НИИ — объединять представителей разных специальностей и смотреть на проблему с разных сторон.

Социологическое исследование показало, что некоторые положения нормативных актов, причем непосредственно касающиеся граждан (скажем, норма о штрафах за неправильную парковку), понятны только 5 % обычных граждан.

Анализ судебной практики показал, что в российских судах за последние семь-восемь лет более 100 положений нормативных актов были признаны недействующими из-за того, что содержали слова или словосочетания, которые делали их неопределенными, двусмысленными. Список таких слов и словосочетаний оказался невелик — около 20. С использованием информационных баз данных и средств программного анализа мы проверили их наличие в анализируемых нами нормативных актах. И нашли более 11 тыс. случаев использования таких слов и словосочетаний, то есть более 11 тыс. возможных оснований для признания таких нормативных актов недействующими.

С помощью психологов мы установили, что, если в предложении содержится более семи знаков препинания, его понимание затруднено. В нормативных актах часто бывают фразы на несколько страниц, и согласованности там, в принципе, невозможно добиться. Мы встречали фразы с 36 и даже 66 знаками препинания. Пока дочитаешь до конца, уже забываешь, что было в начале.

Диагноз поставили, что думаете делать дальше?

Мы постарались посмотреть на проблему еще шире. Ведь нормативные акты в регионах и муниципалитетах часто списывают с федеральных. Значит, проблема в шаблонах официального стиля. Для лингвистического анализа мы взяли официальные документы, с которыми граждане сталкиваются ежедневно (формы договоров, правила посещения музеев, правила поступления в вузы), и стали изучать, что именно делает язык этих документов непонятным, недоступным для восприятия.

А дальше нужно думать о том, как «лечить». Какие правила должны быть установлены, чтобы авторы любых официальных документов задумывались о том, что они должны быть понятны. И объяснить, как именно этого нужно добиваться. Я был очень удивлен, что среди работ российских специалистов по социолингвистике — науке, изучающей, как язык функционирует в обществе, много работ о том, как функционируют языки небольших народов в России и даже как «живут» иностранные языки в своих обществах, а вот исследований о том, как функционирует русский язык в российском обществе, нет. А именно их нам очень не хватает.

Для этого и создан Институт проблем государственного языка. Там собраны и лингвисты, и социологи, и психологи, и юристы — идут междисциплинарные исследования. Конечная практическая цель — сформулировать такие предложения, которые были бы потом реализованы и способствовали повышению уровня взаимопонимания и, как следствие, повышению комфорта нашей общественной жизни для каждого.

Говорят, хочешь изменить мир, начни с себя. На уровне университета вы нашли лекарство от взаимонепонимания?

Да, мы стремимся снимать это напряжение. Например, ввели правило, что локальные акты в СПбГУ должны быть ясными и понятными, определили толковый словарь, которым нужно пользоваться, и обеспечили всех сотрудников университета доступом к нему, для того чтобы не возникало вопроса «А что ты имел в виду?». Мы указали на недопустимость в университетских документах использовать предложения, где больше семи знаков препинания.

Я каждый раз коллегам-проректорам, которые пишут приказы, говорю: «Вы посмотрите, как этот приказ будет понят теми, кому вы пишете». Часто до того, как подписать приказ, его направляют тем, кто готов активно помочь в его оценке со стороны. Например, один наш студент, победитель чемпионата мира по программированию, помог сформулировать несколько приказов так, чтобы они были понятны студентам. Он читал и говорил: «Вот тут непонятно, вот это можно как-то сократить?» Они вместе с проректором переводили приказ на язык, который, с одной стороны, сохранял юридическую составляющую, с другой стороны, был понятен тем, кому он адресован. Наличие вот таких «переводчиков» говорит о большой проблеме, которую нужно немедленно решать.

Очень важный момент — кто толкует установленные правила. У нас во всех приказах по университету содержится два специальных пункта. Первый указывает, к кому нужно обращаться за разъяснениями смысла приказа, второй — кому направлять замечания и предложения относительно этого приказа. Этими мерами мы стремимся восполнить отсутствие коммуникации.

И еще мы установили общие для всех правила коммуникации в рамках ресурса «Виртуальная приемная», который действует в университете уже пять лет и в котором фиксируется в среднем от 4000 до 6000 посещений в день. Мы не просто отвечаем конкретному обратившемуся гражданину, а выставляем на сайте информацию для всех, излагая суть обращения: с чем человек пришел и какой ответ получил. Читаете и понимаете, что в этой ситуации — такое решение.

Какие меры университет как экспертная площадка готов предложить для улучшения взаимопонимания в нашем обществе в целом? Что надо делать прямо сейчас?

Целый комплекс мер: усовершенствование законодательной базы в области применения государственного языка, включение некоторых положений в образовательные и профессиональные стандарты, утверждение перечня эталонных словарей, среди которых обязательно должен быть толковый. На сегодня Министерством образования и науки утверждены четыре словаря, а толковый — нет. Мы уже несколько месяцев назад направили в Минобрнауки толковый словарь с предложением утвердить его в качестве общегосударственного эталона.

Сегодня закон запрещает нецензурную брань при использовании языка как государственного, а что считать нецензурной бранью — вопрос открытый.

В правилах, которые касаются поведения тех, кто содержится в следственных изоляторах, недавно появилась норма о запрете использования нецензурных выражений и жаргонизмов в общении подследственных между собой и со служащими СИЗО. За это подследственного могут лишить свиданий и привлечь к ответственности. Обычного гражданина за нецензурную брань могут привлечь к ответственности за мелкое хулиганство. Дело за малым — доказать, что произнесенное слово действительно относится к жаргонизмам или нецензурной брани.

Информацию о том, что слово является разговорным, просторечным, грубым или бранным, можно почерпнуть только в толковом словаре, где ставятся соответствующие пометы. А толкового-то словаря, обязательного для всех, как раз Минобрнауки и не утвердило. Действующего эталона нет. И получается, что любой из нас, в том числе любой из осужденных, может взять любой словарь — свой личный словарь или «Википедию» — и оспорить обвинение в брани. Оспорить вынесенное по этому поводу судебное решение. То есть из-за отсутствия эталонного толкового словаря норма о запрете нецензурной брани не работает.

Другая область, где необходимо регулирование, — правила орфографии и пунктуации. Последний раз такие правила официально были утверждены в 1956 году. За 60 лет нормы менялись, а в официальных документах это отражения не нашло. То есть, если на экзамене ученик использует одну систему правил, а педагог — другую, экзамен не будет сдан. Некоторые авторы словарей берут на себя смелость решать, как будет «правильно». В результате — путаница и неразбериха.

Например, в правилах 1956 года слово «разыскной» в качестве исключения разрешено писать через «о». 50 лет поколение за поколением писали «о», и вдруг с 2005 года новые словари отменяют это исключение и начинают требовать писать через «а»: «разыскной». Кто об этом знает? Немногие. А на фоне одновременного действия нескольких систем правил орфографии и пунктуации вообще не понятно, как писать. Конечно, это нужно урегулировать.

Проблему трудностей в коммуникации нужно решать с разных сторон, двигаясь к точке общего взаимопонимания. С одной стороны, авторы всех нормативных актов и официальных документов должны писать их «человеческим» языком — понятным, ясным, определенным. А с другой стороны — школьники должны изучать не только литературные произведения XIX века, отражающие богатство, красоту и историю нашего языка. Они должны понимать, что в жизни они столкнутся и с другим языком.

Хорошая языковая компетенция, которая должна формироваться в школе, — это владение разными регистрами, разными «слоями», стилями языка, чтобы человек мог одинаково легко читать художественную литературу позапрошлого века и инструкцию от телевизора.

Если попытаться одной фразой, формулой охватить проблематику, связанную с функционированием государственного русского языка, то как должна измениться жизнь общества, если проблема начнет решаться, пусть и не разом, а потихоньку, с разных концов?

Понятный, доступный каждому язык в общественном пространстве — это счастье и комфорт для всех нас. Создание благоприятной для человека среды — это не только чистая природа или хорошо функционирующий транспорт. Это еще и среда общественная, где для психологического комфорта взаимопонимание играет ключевую роль. Наших первокурсников я всегда призываю не «учиться, учиться и еще раз учиться». Я им говорю: «Получайте удовольствие от жизни!» А разве его можно получить при отсутствии взаимопонимания?