Студентка СПбГУ провела уникальное исследование университетской жизни Сергея Довлатова

Студентка СПбГУ (направление «Журналистика») Анастасия Фесенко стала автором уникального исследования об университетских годах Сергея Довлатова, в ходе которого изучила материалы архива СПбГУ. В преддверии фестиваля «День Д», открытие которого состоится в стенах alma mater, мы побеседовали с молодым исследователем и узнали, почему она обратилась именно к этой теме, каким студентом был Довлатов и какую роль сыграл Университет в жизни и творчестве писателя.

Почему вы обратились именно к этой теме, к личности Сергея Довлатова? 

В некоторой степени это было случайностью: на втором курсе нужно было писать курсовую работу по истории журналистики, в примерном списке формулировок меня привлекла тема, связанная с именем Довлатова. Но в итоге моя курсовая называлась «Изображение журналистской работы в 1970-е годы в прозе Довлатова». Этот писатель всегда импонировал мне своим горько-печальным юмором, ироничным взглядом на окружающую действительность, да и на самого себя в первую очередь. И, несмотря на то, что многие оспаривают реальность описываемых в его произведениях событий, все это действительно могло происходить в то время — особенно в журналистике.

Еще со времени написания той курсовой мне хотелось вернуться к «довлатовской» теме именно в дипломной работе. Преподаватели подали мне идею исследовать университетский период жизни Довлатова, ведь об этом отрезке его судьбы известны лишь обрывочные сведения. Тема оказалась благодатной: всегда приятно быть в некоторой степени первопроходцем.

Имя Сергея Довлатова тесно связано с Петербургом. Так же ли тесно писатель был связан с Университетом?

Разумеется, Петербург полон «довлатовских» мест: здесь писатель жил и учился, развивался как журналист, отсюда уехал в Таллин в надежде издать свою книгу, отсюда же позднее отправится к другим берегам — в эмиграцию. О ленинградском, таллинском, американском периодах жизни Довлатова-писателя проведено достаточное количество исследований, в то время как университетские годы по-прежнему остаются малоизученными. Тем не менее нельзя недооценивать роль учебного заведения, куда Довлатов поступил по собственному желанию и где затем восстановился, хотя рассматривал другие возможности для получения высшего образования. Именно студенческие годы определили будущее Довлатова — газетного журналиста.

Когда и почему Довлатов поступил в ЛГУ?

Личное дело студента Сергея Довлатова было открыто 28 июля 1959 года. Тогда он подает заявление на филологический факультет ЛГУ на специальность «переводчик финского языка». Изначально Довлатов планировал поступать на албанское отделение, но, видимо, в процессе поступления изменил решение. В некоторых документах (например, в рекомендации райкома ВЛКСМ) значится именно это отделение. Примечательно, что в самом заявлении слово «албанское» исправлено на «финское». К нему он приложил характеристику из Лениздата, где проходил обучение на копировщика.

По моему мнению и свидетельствам современников, одной из основных причин поступления Довлатова в ЛГУ стало то, что в те годы Университет был центром «вольнодумства». Другой причиной было то, что многие товарищи Довлатова уже учились в Университете и он хотел присоединиться к ним. Именно в университетские годы Довлатов обрел новых друзей, коллег по писательскому цеху, общаться с которыми продолжил и после отчисления с филологического факультета. Ближайшими товарищами Довлатова стали писатель Федор Чирсков, филолог Игорь Смирнов, историк Яков Гордин.

В 1965 году, после демобилизации, Сергей Донатович восстановился на заочное отделение тогдашнего журфака. В заявлении сказано, что на тот момент он уже работал журналистом в газете.

Заканчивается личное дело писателя 27 мая 1968 года, когда он был отчислен с третьего курса заочного отделения факультета журналистики. Сергей Довлатов так и не получил диплом.

То есть Довлатова едва ли можно было назвать хорошим студентом?

Наверное, в общем понимании этого словосочетания хорошим студентом его не назовешь. Не будем приукрашивать: Довлатов был прогульщиком, это факт, который и он не скрывал. Можно ли считать прогульщика хорошим студентом? Пожалуй, нет. Однако надо сказать, что оценки, которые он получал, не были низкими, так что говорить об отсутствии знаний мы не можем.

Важнее, наверное, другое. Довлатов стал легендарной фигурой в Университете чуть ли не со дня своего поступления. Им восхищались даже преподаватели. Он был масштабной личностью, очень умным и тонким человеком. По крайней мере, мне так казалось во время работы над дипломом. Изучая его жизнь и творчество, я часто думала о том, что Довлатов всегда боролся (может, даже и бессознательно) против общепринятых схем, быть «как все» ему не хотелось. У него был какой-то внутренний протест. Ну и мечта, конечно. Мечта стать писателем и публиковаться на Родине. Ей оказалась подчинена вся его жизнь.

Какую роль, по вашему мнению, Университет сыграл в судьбе Сергея Довлатова?

Мне кажется, что, по сути, Университет был для Довлатова местом встреч: с друзьями, с первой женой. Был словно декорацией к его жизни. Довлатов сам все сказал про это: «Сочетание воды и камня порождает здесь особую, величественную атмосферу. В подобной обстановке трудно быть лентяем, но мне это удавалось».

На университетские годы приходится знакомство Довлатова с Иосифом Бродским, правда не в стенах вуза.

«О Сереже Довлатове»

Мы познакомились в квартире на пятом этаже около Финляндского вокзала. Хозяин был студентом филологического факультета ЛГУ — ныне он профессор того же факультета в маленьком городке в Германии. Квартира была небольшая, но алкоголя в ней было много. Это была зима то ли 1959-го, то ли 1960 года, и мы осаждали тогда одну и ту же коротко стриженную, миловидную крепость, расположенную где-то на Песках. По причинам слишком диковинным, чтоб их тут перечислять, осаду эту мне пришлось вскоре снять и уехать в Среднюю Азию. Вернувшись два месяца спустя, я обнаружил, что крепость пала.

Иосиф Бродский

Та, кого он назвал «крепостью», была Асей Пекуровской, студенткой вечернего отделения филфака. Пекуровская стала первой женой Довлатова. В своих мемуарах она пишет, что в день их знакомства на университетской лестнице Довлатов должен был идти на зачет по немецкому языку, к которому не был готов. Пекуровская согласилась ему помочь. Зачет Довлатов получил.

Ни для кого не секрет, что отношения Довлатовой и Пекуровской были драматичными и конфликтными и отчасти повлияли на то, что Довлатов был отчислен из Университета в 1962 году. В архивном заявлении на отчисление студента третьего курса финского отделения причинами названы «тяжелое материальное положение и переход на работу».  Думается, эти причины были названы Довлатовым формально.

Несмотря на то, что университетский диплом Довлатов так и не получил, время, проведенное в стенах вуза, стало для него этапом обретения друзей, единомышленников, а также периодом размышления над выбором поприща. А журналистика, знания о которой он приобретал не только в практической газетной работе, но и в университетских аудиториях, превратилась для Довлатова в мостик к писательству.

Но ведь Довлатов не отличался успеваемостью по русскому языку и литературе ни в школе, ни в Университете. Так где и как он выработал свой стиль?

Мне кажется, Довлатов — это как раз тот случай, который доказывает относительность всяких оценок. А «тройка» по русскому языку еще не говорит о его безграмотности, а уж тем более о качестве литературного стиля. Как известно, Довлатов всегда сам правил свои тексты — и будучи редактором в газете, и писателем. Его коллеги по «Новому американцу» также отмечали его дотошность и неприятие каких бы то ни было ошибок — не случайно же он рос в семье редакторов и корректоров. Даже если он кому-то дарил свои книги, то предварительно исправлял все опечатки в издании. Литературный стиль Довлатова родился из его трудолюбия и верности мечте, как мне кажется. Интересно, что в армии он писал стихи, а потом отправлял их отцу на рецензию. Но все же Довлатов выбрал прозу, а свои юношеские стихотворные попытки высмеивал.

Если говорить о журналистике, то ею он занимался и до поступления на журфак.

О влиянии на писательский путь

Учеба его не интересовала, его интересовала жизнь.

Константин Азадовский

Университет, те, кто там учился, кто вместе с Довлатовым сбегал с лекций, и были частью той жизни, которая его интересовала. Университет стал местом, где Довлатов коллекционировал сюжеты, истории, байки, которые потом включал в произведения. Вот одна из них:

«Дело было на лекции профессора Макогоненко. Саша Фомушкин увидел, что Макогоненко принимает таблетку. Он взглянул на профессора с жалостью и говорит:

— Георгий Пантелеймонович, а вдруг они не тают? Вдруг они так и лежат на дне желудка? Год, два, три, а кучка все растет, растет...

Профессору стало дурно».

Как данные архива СПбГУ помогли вам в исследовании?

Именно университетский архив дал мне возможность установить хронологию пребывания Довлатова в Университете, потому что в мемуарной литературе об этом не говорится. Лучшее, что может дать архив, — бесстрастность.

Архив — это молчаливые документы, устанавливающие факты, а уже исходя из фактов ты делаешь выводы.

Когда изучаешь личность, очень важно, как мне кажется, именно на факты и опираться. Мемуарная литература всегда окрашена личным отношением. Например, я не сразу взяла в работу книгу Аси Пекуровской, потому что там, как мне кажется, в каждой строчке читается какая-то неприязнь к Довлатову, желание его принизить что ли. Даже сомневаешься, а действительно ли было все то, о чем говорит автор. В этом отношении мне более всего было приятно работать с книгами Льва Лурье, он все же историк и подошел к делу с научной нейтральностью. А в его книге, написанной в соавторстве с Анной Коваловой, субъективность авторов сведена почти к нулю: это собрание воспоминаний разных людей, так или иначе пересекавшихся с Довлатовым.

Преподаватели отмечают, что ваше исследование является уникальным. А в чем, по-вашему, заключается эта уникальность?

Преподавателям, конечно, виднее. Не хотелось бы преувеличивать свои заслуги, впрочем, моя работа мне тоже нравится. Наверное, уникальность прежде всего в том, что мне повезло с темой. Об этом ведь серьезно и обстоятельно никто не писал. Так что во многом это научное везение.

Наверное, уникальность еще и в том, что я сразу говорю о двух сторонах жизни Довлатова, которые были в тени его писательской славы: учеба и работа в ленинградских многотиражках. Если о «Новом американце» исследований достаточно, то про «Знамя прогресса» многие никогда, возможно, и не слышали. А ведь в этих текстах «зарождался» Довлатов-писатель. Даже заголовки некоторых его материалов напоминают названия глав его повестей. Так, текст одной из его публикаций в газете «Знамя прогресса» разбит на фрагменты, озаглавленные так: «История первая», «История вторая». У меня сразу тогда возникла ассоциация с довлатовскими «компромиссами». А сюжет под заголовком «Как мой дружок пальтишко обмывал» — это просто довлатовская байка, из таких баек почти все его произведения и состоят. 

А что больше всего лично вам запомнилось из архивов его студенческой жизни?

Наибольшее впечатление на меня произвело сочинение, которое Довлатов писал на вступительном экзамене. Было очень волнительно держать в руках лист бумаги, исписанный его рукой.

Даже сама тема заставила улыбнуться: «Образ лишнего человека в русской литературе». Ведь «лишний человек» — это же герой Довлатова, да и сам он, по сути, оказался лишним. Оттого и эмигрировал. В общем, ирония судьбы какая-то.