Как научить иностранца говорить по-русски?

Расскажите, как сложилось ваше сотрудничество с Санкт-Петербургским университетом?

Всю жизнь я проработал в Институте русского языка им. Пушкина (Москва). После того как там поменялось руководство, мне предложили принять участие в конкурсе на должность профессора Санкт-Петербургского университета. Я преподаю здесь всего несколько месяцев и сейчас являюсь научным руководителем трех магистерских диссертаций студентов из Китая. Тематика их работ близка мне — это вопросы взаимодействия языка и культуры. Также я собираюсь принимать участие в научных исследованиях, которые проводятся в СПбГУ.

С какими сложностями сталкиваются ваши студенты?

Сказывается отсутствие у них опыта в написании научных работ. Также, поскольку они заканчивали бакалавриат у себя на родине, у них есть некоторые проблемы с русским языком. Сейчас мы, преподаватели, помогаем это исправлять на семинарах, лекциях и консультациях.

Юрий Евгеньевич, многие ваши работы посвящены преподаванию русского языка как иностранного. Чем вас привлекает эта тема?

Я выбрал ее больше 40 лет назад. Закончил филологический факультет Московского университета, написал диплом по текстологии лермонтовского «Демона». Но потом мне стало интересно, как через язык людей можно познакомиться с их культурой, как в языке проявляется культура той или иной страны, какие различия, способные нарушить коммуникацию, есть в языках. Этому была посвящена кандидатская диссертация, связанная с афористикой русского языка — сложной для иностранцев проблемой. Докторская педагогическая была связана с национальными социокультурными стереотипами речевого общения и их роли в коммуникации. Филологическая докторская была посвящена самым разным аспектам коммуникации. Мне хотелось понять, как построено (в психологическом, культурологическом и филологическом планах) наше общение. И на этой основе уточнить, каким образом  и, главное, с какой целью мы можем учить иностранцев нашему языку и нашей культуре.

Сейчас меня больше всего интересует современное состояние русского языка. Не с той точки зрения, что он гибнет, — тогда я был бы вынужден считать, что являюсь одним из тех, кто его губит, как, впрочем, и все, кто говорят по-русски. Это неправда. Наш язык нормально развивается, поскольку соответствует нашим сегодняшним потребностям. Тем более что, по моему убеждению, в ХХI веке нельзя говорить на языке Пушкина.

Невероятно интересно для меня сейчас состояние русского языка, который остался в новых независимых государствах, там, где есть огромные русские диаспоры (например, в Германии живут более 2 млн русских). Таким образом, он функционирует в совершенно другой культуре. Как он меняется? Почему там какое-либо слово можно сказать в определенном контексте, а у нас это будет выглядеть странно?

Как известный специалист в области лингвистики и методики преподавания русского языка, Юрий Евгеньевич Прохоров является членом Совета по русскому языку при президенте РФ. Главный редактор журнала «Русский язык за рубежом», эксперт портала «Грамота.ру», член редакционных коллегий ряда периодических изданий и серий книг по русистике. Входит в топ–100 РИНЦ по языкознанию и в топ–100 РИНЦ по культурологии. Активно занимается продвижением учебников и учебных пособий по русскому языку за пределами России, в частности ведет переговоры с русистами других стран по созданию совместных международных авторских коллективов в области преподавания русского языка. Участвует в грантовых программах: Грант РНФ 14–04–00483: «Социокультурные и социолингвистические аспекты изучения русского языка» (руководитель) и Грант РНФ 14–04–00434: «Решение национально-языковых вопросов в современном мире. Русский язык» (исполнитель).

Существует также проблема с так называемым родным языком. Мы привыкли, что родной — тот, на котором говорят родители. Но если мама русская, папа немец, они поженились и уехали во Францию, где и родился ребенок, какой у него будет родной язык? Уже даже существует термин «второй родной язык». Но самое главное — какой бы язык не был родным, как только ребенок подрастет, то попадет в определенную языковую среду и в определенное культурное пространство, где и будет проходить его социализация. Это может произойти во Франции. А потом его папе предложат выгодный контракт в Гонконге. Как будет происходить это взаимодействие языков и культур?

В одной из статей я писал, что есть «язык существования» и «язык сосуществования». Иностранец, приезжая в Россию, вначале «сосуществует» на русском языке с его носителями, а если остается надолго, то начинает и «существовать» на русском языке. Потом он вернется на родину и снова будет «сосуществовать», ведь останутся какие-то связи с нашей культурой.

А как так получается, что Пушкин, который «наше все», все-таки оказывается для него бесполезен?

Иногда самый тупиковый вариант для иностранца — сказать ему: «Учи русский язык и будешь читать в подлиннике Пушкина». Вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-то говорил «учи английский и будешь читать Шекспира»? Такой формулировки нет, и это абсолютно нормально. Человек всегда должен определиться, зачем ему русский: он может хотеть стать филологом или инженером, сотрудничающим с российскими компаниями, или работать в туристском бизнесе. И «Евгений Онегин», скорее всего, в большинстве случаев не пригодится — в этом произведении заложена культура начала ХIХ века. Вспомните: «Зима!.. Крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь…»

Даже взрослые студенты иногда думают, что дровни — это дрова. Но откуда взялось торжество? Вопрос. На самом деле, все очень просто. Перед наступлением зимы была осень. Дороги в России всегда были плохие. Лошадка тяжело тащилась по грязи, очевидно вместе с мужиком проклиная все на свете. Но вот выпал снег, и дровни могут легко скользить — наконец-то можно проехать по-человечески. Кто сейчас реально представляет себе, как выглядели эти дровни?!

Обычно мы не задумываемся о таком смысле, хотя и понимаем слова. Кто из нас обновлял на дровнях путь? Сменили летнюю резину на зимнюю и поехали дальше.

Действительно, сложно согласиться с тем, что русский язык гибнет. Но как в таком случае выглядит умирание языка?

Есть наблюдения, что какой-нибудь язык исчезает практически каждый день. Это те редкие языки, на которых говорит мало народа. Языки умирают от того, что они не в силах обеспечить существование людей — его носителей — в современном мире. Например, если на языке говорит 100, 500 или 1000 человек, они все равно не могут жить изолировано и вынуждены знать еще один язык, чтобы банально не умереть с голоду. И тогда хранителями знания остаются в основном старики — происходит естественное вымирание языков.

Лингвисты изучают и фиксируют эти случаи, но сделать так, чтобы язык сохранить при такой численности носителей, — практически нереально.

Но все же в Люксембурге, например, продолжает существовать люксембургский язык, я даже читал на нем перевод Пушкина. Это одна из разновидностей немецкого с заметным влиянием других культур. И этот язык поддерживается искусственно, просто потому что жителям Люксембурга на нем не с кем, кроме самих себя, общаться.

А как язык может адаптироваться к каким-то условиям?

Сама современная реальность заставляет нас использовать скрытые возможности своей языковой системы. Помните «олбанский» язык — «йазык падонкафф»? Многие специалисты тогда, в начале 2000-х, говорили, что это диверсия в отношении русского языка. На самом же деле это языковая игра, ничего более. Причем я твердо убежден, что играть начал именно филолог — уж больно аккуратно он проводил черту между «коверканьем» и нормальным приближением к тому, как мы говорим. Сейчас же «олбанский» язык исчез, поиграли — и хватит. Кроме слова «жжот», в память о нем почти ничего и не осталось.

Важно помнить, что язык это не только «хранитель чего-то». Он помогает нам жить здесь и сейчас, описывать современность. Сейчас появляется такое понятие как геолингвистика — форма существования определенного языка в ином культурном пространстве. Мы же говорим, что есть австралийский английский и американский английский. Может быть, начинает складываться (только начинает, поэтому о геолингвистике в отношении русского языка много споров). «Нет "русского русского" или "русского украинского"», — твердо заявляют некоторые специалисты. Действительно, как языковая система — это один язык. Но потребность коммуникации на нем в иных социокультурных пространствах уже определяет не только употребление тех или иных языковых единиц, но и языковую ментальность говорящего. Нельзя на Украине по-русски сказать: «Вчера наша Дума…» Нужно говорить: «Вчера наша Рада…» В русском же слова «Рада» по отношению к политической действительности нет.

Любопытные ситуации возникали в 1990-х годах. Тогда было очень популярно слово «фирма». Когда иностранцы приезжали в Россию на деловые переговоры, то удивлялись: в западной культуре есть устоявшееся понятие, что фирма — это некая структура, ее возглавляет ее генеральный директор. С ним и предлагали встретиться менеджеру иностранной компании, который от этого приходил в смятение: разговаривать с «самым главным» казалось не по чину, к тому же о маркетинге логичнее беседовать с директором по маркетингу. На деле же у русского генерального директора в подчинении было двое: бухгалтер и уборщица. Но генеральный-то — звучит. Не просто какой-то там директор! Хотя с точки зрения языка и здравого смысла генеральный директор — это директор над директорами. Постепенно же все встало на свои места. Все от того, что при современной фантастической степени межкультурных контактов ситуация должна выравниваться, просто для того чтобы люди понимали друг друга.

Вы сказали, что «йазык падонкафф» — это разновидность языковой игры. А как филологи относятся к мату?

Однозначно как к некой языковой системе. Проблема может быть только одна — этическая. Сейчас специалисты изучают мат, пишут научные статьи. Я не знаю ни одного человека, который хоть раз в жизни какое-то «плохое» слово ни произнес. При этом обычно люди ругаются только в определенных ситуациях. Когда я читаю произведения, в которых ситуативно гениально употреблено то или иное слово (а таких в языке, если честно, всего пять или шесть), то становится смешно. Если же в книге мат употреблен бездарно, хочется помыть руки.

Ужас в другом — для некоторых мат становится средством общения. Иногда встречаешь молодых людей, которые разговаривают только на таком языке. Причина же этой беды, на мой взгляд, самая незатейливая — значит, в семье у этих людей мат был нормой, так общались родители за ужином….

Что же поможет исправить ситуацию?

Я думаю, только поднятие престижа литературного русского языка, причем не законодательно. Это сложно, и не одно поколение должно этому способствовать. Важно понимать, что если я говорю неграмотно и вульгарно, то падаю в глазах общества, становлюсь не нужен ни как работник, ни как собеседник.

Сейчас популярным становится движение так называемых граммар-наци, которые «качество» человека определяют по уровню владения языком, в частности способности грамотно писать. Считаете ли вы, что в такой борьбе все средства хороши?

Мне кажется, любые «нацистские» проявление не имеют отношения к русскому языку, да и к языку вообще. Я приветствую заботу о родном языке, если она выражается в его уважении, требовании к тому, чтобы граждане страны правильно говорили на своем языке, ведь это нормально. Хорошо, когда то или иное государство начинает поддерживать свою литературу и свои средства массовой информации. Но ради этого не должно угнетаться все остальное, а русский, например, не должен объявляться «языком агрессора». Не должно быть перекосов и в националистическую сторону. Мне кажется абсурдной сама конструкция «борьба за чистоту языка». Надо просто писать правильно. Как говорили Ильф и Петров, «не надо бороться за чистоту — надо подметать». Здесь — то же самое. К тому же проломленный череп за неправильное употребление «тся/ться» к языку и его культуре не имеет никакого отношения.